Читать книгу "Власовцев в плен не брать  - Сергей Михеенков"

– Так о чём вы хотели меня спросить, господин майор?

– Как вы думаете, лейтенант, как нас будут вешать? За шею? Или за ноги?

– А как бы вы хотели, господин майор?

– Моих пожеланий они не учтут, – усмехнулся Радовский и, приложив два пальца к козырьку, повернулся и пошёл из казармы вон.

Канонада рычала, казалось, совсем близко, за лесом. Уже можно было различить отдельные удары разрывов снарядов крупного калибра и тяжелый металлический вой установок залпового огня. Завывание «катюш» – верный признак крупного наступления Советов. Они накопили много боеприпасов и сейчас их не жалеют.

На контрольно-пропускном пункте Радовский оглянулся на аэродром. Немцы перетаскивали к транспортным самолётам какие-то контейнеры и торопливо загружали их на борт. Трое солдат снимали антенну. Возле здания казармы, стоявшего в глубине построек, жгли какие-то бумаги. Солдаты передвигались бегом. И только взвод русских эсэсовцев рубил шаг в прежнем ритме, будто наслаждаясь своей бессмысленной безмятежностью.

В сплочённых колоннах идут легионыНа бой, на великую месть…

Какая месть, думал Радовский. Он пытался всмотреться в весь этот абсурд и уже не надеялся отыскать в нём черты хоть какого-то организованного смысла.

Когда он захлопнул дверцу полуторки, на аэродроме заработали моторы последних самолётов.

Во второй половине дня до роты солдат в гимнастёрках цвета хаки при поддержке двух танков Т-34 и самоходного орудия среднего калибра атаковали посты аэродромной охраны.

Радовский, наблюдая в бинокль за маневром атакующих, послал на аэродром связного с запиской, в которой предлагал унтерштурмфюреру Городне отойти вместе с ними. Но связной не вернулся. Ответа не последовало. Ответ он увидел спустя несколько минут, когда его взводы уже заканчивали погрузку на машины: русские эсэсовцы приняли бой. Как это было смело и глупо! Впрочем, их командир был прав: «За всё теперь настало время мести…»

Глава седьмая

«Тридцатьчетвёрка», подожженная восьмидесятивосьмимиллиметровым снарядом самоходки, горела ярко, как стог сена, в который попала молния. Из всего экипажа спаслись только двое. Их перевязывала старшина Веретеницына, а они, отталкивая её руки и размазывая по лицу слёзы и копоть, вскакивали на четвереньки и выглядывали через бруствер наспех отрытого окопчика на склон, где пылала боевая машина вместе с их товарищами. Снаряд угодил в башню рядом с орудийной маской, проломил броню, и все, кто находился в башне, погибли мгновенно. Рвались боеприпасы, и танк, расседаясь и теряя форму, всё сильнее и основательнее врастал в землю. Горела трава вокруг траков, горела земля. Да и сами траки, казалось, горели, деформированные то ли от внутренних взрывов, то ли от раскалённого воздуха.

Когда рвануло левее высотки, откуда вела огонь самоходка, оставшиеся «тридцатьчетвёрки» выскочили из лощины и начали обходить дот с флангов. Они стреляли с коротких остановок, продолжая двигаться к траншее. Дот потонул в клубах разрывов фугасных снарядов. Пулемёты, выкашивавшие до этой минуты всё обозримое пространство перед собой, замолчали.

Воронцов поднял роту и сам пошёл в цепи. Он вёл второй взвод, оставшийся без старшины Численко. Что с Численко и бойцами, которые ушли вместе с ним, он ещё не знал.

Подойти к доту было невозможно. Танки продолжали долбить его с флангов, пока совсем не срыли с гребня высотки последние куски бетона. Затем перевалили на западный склон, разогнали там остатки немецкой пехоты и остановились. Люки «тридцатьчетвёрок» открылись. Перед ними горела самоходка, подбитая пехотинцами.

– Разворачивай, лейтенант, свои коробочки фронтом вон на тот лесок, – указал Воронцов лейтенанту Кравченко на куртинку берёз в километре от первой линии.

Там шёл стрелковый бой – штрафники добивали немецкую пехоту или немцы добивали штрафников. Пока было непонятно.

– Так нас пожгут, как два пальца… – ответил танкист. – Видел, что с моими ребятами? И хоронить нечего…

Лейтенант отхлебнул из фляжки, пошевелил бледными одеревеневшими губами и сказал:

– Вот что, ротный, я одним танком продефилирую вон до туда и назад. Другой поставлю в засаде. А артиллеристы пускай покараулят, не высовываются. Если у них там что-нибудь есть кроме пулемётов, они тут же откроются.

Воронцов приказал свернуть цепи и к следующей линии окопов двигаться повзводно, тремя колоннами, а за две сотни метров до первой траншеи снова развернуться в цепь. Танки приняли на броню часть бойцов и пошли вперёд. Две дивизионных пушки ЗИС-3 артиллеристы катили следом. Им помогал третий взвод.

Пока они прошли только первую линию траншей. Впереди вторая. Там идёт бой. За второй – третья. Что за третьей, неизвестно…

Майор Лавренов уже несколько раз запрашивал по рации, есть ли прорыв. Не терпится отрапортовать в штаб дивизии о том, что его гвардейский полк и так далее…

Прорыв… Сколько ещё своих бойцов он, командир Восьмой роты, положит перед этими траншеями? Сколько раз ещё придётся посылать вперёд взводных и тех, кто конечно же выполнит приказ? Сколько искалеченных людей отправит он в тыл?

Воронцов иногда останавливался и смотрел в бинокль. Штрафники неровными рваными волнами захлестнули первую траншею второй линии, местами перевалили через неё и полезли в глубину. На некоторых участках, видимо, перед пулемётами, которые не смогла подавить артиллерия, виднелись выгоревшие до песчаного цвета бугорки убитых. Словно они здесь лежали с начала лета, и дожди обмыли их не раз, солнце не раз сушило, а ветра выветривали и изнашивали и без того ветхие солдатские гимнастёрки. Штрафной батальон густо засевал своё поле. Глядя на эти белёсые холмики, Воронцов невольно думал о том, что, если бы не повезло со штрафным батальоном, лежать бы сейчас на тех горочках и спусках его взводам.

Прорыв…

Чем дальше продвигались они в глубину немецкой обороны, тем реже Воронцов видел раненых. Зато трупы убитых штрафников лежали там и тут. Иногда бойцы наклонялись и бережно переворачивали то одного, то другого. Но сержанты кричали:

– Не отставать! Держи дистанцию! Подтянись!

И бойцы оставляли их, может, ещё живых, судьбе. Воронцов вспомнил, как сам пил из той же чаши. Никто его тогда не жалел. И незачем ему теперь сокрушать сомнениями свою душу. Надо было думать о том, как правильно провести наступление в своём секторе. Как сохранить людей и танки. По количеству убитых штрафников и немцев, лежавших в полуразрушенных ходах сообщения и среди воронок второй линии, он понял, что ресурс штрафного батальона скоро иссякнет. И тогда поле перед немецкими пулемётами придётся устилать Третьему гвардейскому батальону, и Восьмой роте, возможно, в первую очередь. Штрафбат наступает без всякого усиления. По пустым гранатным ящикам, валявшимся поверх тел искромсанных штыками немцев можно было сделать вывод, что гранаты у них давно закончились и штрафники охотятся за трофейными. Всё это было знакомо.